История каждого города — часть бессознательного его жителей, в том числе тех, кто приходит на группу

Журнал Юнгианский анализ, 2011 год, № 1

Блинова Елена Александровна (Москва — Таиланд) – юнгианский аналитик и супервизор, член РОАП/ IAAP, выпускник Московской рутерской программы IAAP, много лет проработала преподавателем региональных программ МААП.

Павликова Наталья Александровна (Москва) — юнгианский аналитик и супервизор, член РОАП/ IAAP, выпускник Санкт-Петербургской Группы развития IAAP, член тренингового комитета РОАП, преподаватель МААП.

Слепак Константин Борисович (Москва) — юнгианский аналитик и супервизор, член РОАП/ IAAP, выпускник Киевской группы развития IAAP, много лет проработал в тренинговом комитета РОАП, преподаватель МААП.

С преподавателями региональных программ МААП беседует Жанна Сергеева.

Жанна Сергеева: Как возникла идея преподавать юнгианский анализ в регионах? В чем состоит специфика ваших преподавательских программ?

Наталья Павликова: Четыре года назад Елена Анатольевна Пуртова выбрала нескольких учеников, которые заканчивали первый поток образовательной программы, которую она вела. Был создан методический кружок, мы выбирали темы, которые важно было бы осветить в программе МААП, обсуждали структуру каждого семинара, материал, литературу, фильмы, которые могли относиться к его тематике.

Елена Блинова: На наших встречах мы изучали разные программы, в том числе и зарубежные, – обсуждали, как учат в Цюрихе, как учат в Лондонской программе, в Сан- Франциско, в США. Как местные наши преподаватели с этим справляются, у кого какая программа. Мы рассматривали разные варианты.

Н.П.: Мы видели, на чем держатся зарубежные программы, куда они движутся, что пытаются развить, на чем базируются, какова логика изложения материала, потому как в разных школах все это происходит по-разному. Есть академические школы, – например, в ИППиПе так, – где все очень последовательно, все строится на классическом академическом знании. А мы хотели, чтобы наша программа была больше связана с личностной включенностью, попытками прожить тот теоретический материал, который дается в нашем базовом курсе. Так сложилась программа, состоящая из восьми трехдневных циклов. Это не жесткая рамка, программа может меняться, сжиматься или растягиваться в зависимости от регионов. Девятый цикл – авторский: каждый из нас вносит свой личностный радикал, у каждого есть любимые темы, которые мы обсуждаем со студентами.

Ж.С.: Какие же это темы?

Константин Слепак: Мои излюбленные темы – сны и кино – не являются моим авторским семинаром. Про сны есть семинар в Москве, а семинар про кино еще не готов, он вынашивается. А мой авторский семинар – про мифологическое мужское и женское, он касается отношений, и там рассматриваются отношения с внутренними мужскими и женскими фигурами. В этом семинаре имеется довольно широкий экскурс в космогонические мифы, о создании мира, сотворении человека, я во многом там касаюсь славянской мифологии. Стараюсь обращать внимание на дуальность мужской и женской психики. С одной стороны, у женщин есть определенные ожидания от мужчин: они должны быть сильными, смелыми и так далее. А с другой, – почему Адам молчал, когда Ева рвала яблоко? Он же был в этот момент рядом, – так что же это за молчаливая мужская часть, которая с помощью своего молчания теряет свой рай? Эти темы сильно затрагивают группу, они не только про отношения в паре, но и про отношения в группе.

Е.Б.: Мои любимые темы – это терапевтические отношения и методы аналитической психологии. К сожалению, времени на них не всегда хватает, я успеваю затронуть работу со сновидениями и активное воображение. Еще я люблю работать с темой Анимы и Анимуса и темой индивидуации. И говорить о теории развития, в преломлении как классического психоанализа, так и юнгианского. Авторского цикла у меня пока нет.

Н.П.: Я люблю рассказывать о теории развития, юнгианской типологии и Таро. Во всей юнгианской теории лишь типология и теория развития обладают какой-то структурой, и внутренне это можно как-то определить, с чем-то связать. В типологии для меня много интеллектуальной работы, связанной с личностной проработкой и аффектами. Джон Биби очень интересно излагал спорные моменты касательно самого Юнга, затем уже Анна Скавитина многое дала относительно знаний по типологии. Я сама много читала литературы на эту тему и во время супервизорской лондонской программы обнаружила, что понимание типологии очень разнится в американской, английской и швейцарской школах. Так что без личного опыта, без семинарской проработки теория для изучения типологии ничего не дает. И мне очень нравится раскрывать все эти теоретические аспекты на практике. И также цельной логической системой, дающей более глубокое понимание личности, мне видится система Таро. Но не как эзотерическая система, а как цельный проективный метод, отражающий становление психики – это такой инструмент проникновения в стадии индивидуации.

Ж.С.: В каких городах вы работаете? Какие люди приходят на обучение? Существует ли какой-то отбор, беседуете ли вы с теми, кто записывается в группу?

Е.Б.: Мы работали в Краснодаре, Туле, Перми, Екатеринбурге, Челябинске, Ставрополе, Владивостоке, Пензе, Нижневартовске, Томске, Кемерово. Людей набирают организаторы региональных программ, потом они связываются с МААП. Тут тоже есть свои проблемы – надо учитывать, что количество участников может уменьшиться, и сложности могут возникать с тем, чтобы оплачивать приезд преподавателя. Это вопрос рисков, которые несут организаторы. На занятия, как правило, приходят практикующие психологи. Иногда врачи. Не так давно в одну из наших групп пришла актриса. Есть люди, которые просто интересуются психологией, но знают о ней мало. Организаторов мы просим фиксировать, на каких семинарах был человек, чтобы документ, который он получает в конце, не оказался фикцией. А отчетность по окончании обучения будет такой же, как и в МААП: автобиографическое эссе, описание случая.

К.С.: Когда мы на группе знакомимся, задаем вопрос «Как вы попали в программу?», в ответ очень часто звучит: читала Юнга, и у нас с ним совпали взгляды на жизнь. Часто приходят люди с идеализацией аналитической психологии, самого Юнга и, соответственно, нас.

Н.П.: В Москве у студентов нет такого тесного контакта с преподавателем, как в регионах – преподавателя надо выводить на обеды, ужины. С одной стороны, это близость, а с другой, преподаватель становится фигурой, которая проявилась в пространстве; ей очень много даешь, от нее очень много ожидаешь, а потом она исчезает. И так как преподаватели разные, то они выглядят богами, спустившимися с небес, или великими родителями. И тут сложно не впадать в роль вечного ребенка.

Ж.С.: Что бы вы могли назвать главной сложностью работы с региональными группами?

К.С.: В города приезжают представители разных психологических направлений, и часто бывает так, что среди психологов этого города формируется своего рода ядро, которое регулярно учится. Приезжают гештальтисты – группа идет учиться гештальту, приезжают представители другого направления – вся тусовка идет учиться другому направлению.

Н.П.: Иногда группы разных направлений запускаются в одно и то же время, что создает большое напряжение для организаторов и создает такую искусственную конкуренцию. И на нас это косвенно влияет, потому что на группе идет обратная связь: «А в тех школах этот вопрос объясняется иначе!», «А там более директивно!», «А там больше практики!». Это отвлекает самих людей от погружения в метод и даже может привести к уходу из группы, потому что невозможно сидеть на трех стульях сразу. Проблема профессиональной идентичности в регионах очень серьезная. Юнгианский анализ предполагает и более глубокое погружение, и более длительный процесс обучения, работы. А регионы больше нацелены на краткосрочную терапию.

К.С.: Есть и еще один болезненный момент. Люди приходят в программу с разными установками. Кто-то, например, воспринимает ее как продолжение символдрамы, где есть четкие методы, четкие упражнения, понятно, когда, что, каким голосом и в какой последовательности терапевт должен говорить. У юнгианской психологии такого нет, большого количества методов Юнг не оставил.

Н.П.: И я понимаю, почему он говорил: «Слава богу, я Юнг, а не юнгианец!»

Ж.С.: А обучающиеся требуют конкретики?

К.С.: Да, но они начинают делать это не на первой встрече, а где-то в середине программы, когда возникает ощущение, что что-то они понимают, а вот что делать – не знают. И возникает диссонанс между тем, что ожидается и что получается.

Ж.С.: Интересно, чем обусловлено желание людей в регионах так упорно обучаться самым разным методам?

Н.П.: Мне кажется, что это связано с нестабильностью профессиональной идентичности. И ни одна школа не дает уверенности в собственном профессионализме. Как будто людям важно принадлежать к чему-то, но вот к чему – они решить не могут.

Е.Б.: Они встраивают аналитическое мышление в те знания, которые существуют у них на момент начала обучения, и получается такой микс: непонятно, от чего отказываться, а что оставлять.

Н.П.: Но люди оттого и приходят учиться в юнгианскую программу, что не могут понять, как, в связи с чем работают те методы, которым их научили другие преподаватели. Многие рассказывают, что их привел интерес к бессознательному, потому что другие школы знаний о нем не дают: в основном в регионах учат гештальту, системной семейной терапии и расстановкам по Хеллингеру.

Ж.С.: Как обстоят дела с личным анализом у тех, кто у вас обучается? Какие существуют сложности?

Е.Б.: Есть несколько городов – Тула, Пермь, Екатеринбург, Челябинск, Краснодар, – где МААП предлагает шаттловый анализ. Такой тип анализа – рамка, которую мы унаследовали от англичан, когда аналитик приезжал раз в три месяца на неделю, и у анализанта каждый день было по два часа анализа, десять часов за приезд. Здесь много своих сложностей, особенно с темой сепарации. Развивается и скайп-анализ. И хотя наше сообщество засчитывает два часа скайп-анализа как одну обычную сессию, у меня все же есть ощущение, что это здорово облегчит работу по формированию аналитического мышления – быть может, даже больше, чем сама программа. У меня был опыт работы в городе, где обучающиеся прошли серьезную подготовку, аналитическое мышление было развито, но при этом качество работы очень сильно страдало: для меня во время супервизий было видно, насколько мешает нехватка личного анализа. Все равно процесс обучения – это очень личностный процесс, и он часто бывает очень труден, если не сопровождается анализом.

Ж.С.: Влияет ли как-то сам город на процесс преподавания?

К.С.: Конечно же, город влияет. Это может быть бывший депрессивный регион, не получавший дотаций от государства. Или сильно удаленный от столицы регион. Или самобытный город, который никогда на Москву не ориентировался. Или город, полностью зависящий от одного завода. Это вызывает к жизни разные темы. И я стараюсь поднимать их на семинарах, поэтому, когда я еду в город, то всегда читаю что-то о нем. Потому что все равно место, где возник город, его происхождение, люди, которые когда- то в нем жили, его история– часть бессознательного его жителей, в том числе тех, кто приходит на группу.

Н.П.: Я работала в городе, где было много сект. Возможно, участие в юнгианской программе для кого-то из студентов могло быть поиском ориентира: куда идти, во что верить? Кто-то ищет нуминозного изменения, и для такого человека необходим личный анализ, чтобы проработать психотические вещи, найти внутреннее ядро и пройти сквозь личное в нуминозное.

Ж.С.: Как, в какую сторону развиваются региональные юнгианские сообщества? Что происходит после вашего отъезда?

К.С.: Мы много говорим на занятиях о том, что одного приезда московского преподавателя мало, надо встречаться, читать Юнга, обсуждать его произведения, обсуждать собственную практику, аналитически это осмыслять.

Е.Б.: Бывают интервизии, работают киноклубы. В Екатеринбурге, например, много киноклубов, организованных еще до юнгианской программы, теперь появится еще и юнгианское видение. Я предлагаю проводить супервизии, отвожу этому время, – и тоже не все люди готовы в это включаться: они пользуются не только аналитическим мышлением, и у них много тревоги по поводу демонстрации своей работы. Но мотивация у людей очень высокая. После начала обучения можно услышать слова о том, что группа стала очень рабочей, что взаимодействие углубилось и происходят настоящие, глубокие сближения. И людям не хочется уходить с занятий – они говорят: «Сейчас мы окажемся совсем в другой среде – а в этом кругу мы получаем что-то совсем особенное».

Н.П.: Однажды начав думать аналитически, невозможно потом думать по-другому. И, конечно, после этого возникает потребность общаться с теми, кто думает так же. То, что люди зажигаются, пытаются что-то понять, друг с другом обсудить – это видно. Мне в Москве это не так бросается в глаза, как там. Но тема неравенства в регионах звучит отчетливо. Говорят о том, что в Москве больше возможностей для того, чтобы получать информацию, общаться, видеть разные стили, разных людей. Но призывы участвовать в конференциях, публиковать заметки люди иронически улыбаются: «Что мы можем сказать нового? Что можем дать москвичам и тем более международному сообществу?» Это, скорее всего, связано с советской историей – люди меньше дают себе свободы.

К.С.: Отношения с регионами могут быть выстроены благодаря организации совместных семинаров и конференций, реализации книг…

Н.П.: Чтобы это было не только в нуминозном поле – а и в бытовой реальности. Как это происходит в Краснодаре, где проводятся семинары, организуются школы – у них есть чему поучиться остальным регионам.